Рядом два дома, в одном доме круглые сутки крики, оры, скандалы, а в другом тишина. Вот в очередной раз муж с женой ссорятся, а она ему и говорит: «Ты когда нибудь слышал, ругань и скандалы из соседнего дома, нет. Сходи и узнай, как они так живут?» Спрятался муж около окошка соседнего дома и наблюдает. В соседнем доме каждый занимается своим делом, жена на кухне , муж за столом, что-то пишет. Зазвонил телефон, муж выскакивает в прихожую и пробегая зацепляет вазу, та падает и разбивается, мужчина опускается на колени и быстро собирает осколки. В комнату из кухни вбегает жена , опускается на колени и начинает помогать собирать осколки. Муж говорит жене, извини дорогая я спешил к телефону, зацепил вазу и разбил ее. Нет дорогой это я виновата, это я ее поставила так, что ты ее зацепил.Они поцеловались, до собирали осколки, и каждый занялся своим делом. Вернулся муж домой, жена у него интересуется, ну, что узнал секрет того тихого дома? Да узнал, у них в семье оба виноваты, а у нас оба всегда правы.

Спасибо, что Вы с нами!

Источник: IQjournal.ru

(寿司と芸者)

Я, все-таки на свой страх и риск решила рассказать историю моего отца и моего деда (отца моего отца). Начну с моего деда.

Василий Петрович начал воевать в Испании, а кончил в Японии. Он служил в авиаполку, который занимался разведкой. Летал, как правило, по ночам. Дед — из плеяды летчиков – Сигизму́нда Леваневского (дед первым вылетел на его поиски), Марины Расковой, Полины Осипенко и Валентины Гризодубовой. Все они дружили. А еще мой дед учил летать в Тушино Первого Генерального секретаря ВЛКСМ Александра Косырева. Дружил с нашим великим шансонье Вадимом Алексеевичем Козиным и был свидетелем трагической истории любви Вадима Алексеевича и Марины Расковой. Василий Петрович — первооткрыватель многих авиатрасс на Дальнем Востоке. После ВОВ построил два аэропорта в тайге, недалеко от Охотска – гражданский и военный. Василий Петрович награжден орденами и медалями. У него 231 номер Орден ВОВ 1 степени, а Марина Раскова получила этот Орден за номером 232, посмертно. Ни в Испании, ни в течение всей ВОВ Василий Петрович ни разу не был ранен, хотя несколько раз был сбит. На войну с Японией он вылетел в начале августа, до атомной бомбардировки американцами Хиросимы (6 августа) и Нагасаки (9 августа) 1945 года. К 9 августа на ДВ было переброшено с разных фронтов много войск. СССР собирался оккупировать Хоккайдо и Курильские острова. Всю свою послевоенную жизнь Василий Петрович неоднократно болезненно вспоминал, как получилось, что Сталин не стал «перечить»Трумэну, по приказу которого американцы захватили Хоккайдо после капитуляции войск Японии. «Мы так не договаривались» — написал Сталин Трумэну (опубликована полная переписка Сталина с Трумэном). И все! Почему мы отдали американцам Хоккайдо – это чрезвычайно мучило Василия Петровича. Ответа на этот вопрос он так и не узнал. Он, воин-победитель, не мог признать того факта, что атомные бомбы, сброшенные США на Японию, были «демонстративно» сброшены на СССР… Доставленная американская атомная бомба нашей разведкой в СССР была испытана только 29 августа 1949 г.

22 августа 1945 года, между 10 и 13 часами Сталин приказал приостановить подготовку к высадке на Хоккайдо, а Василевский в тот же день продублировал это приказание шифротелеграммой наркому ВМФ адмиралу флота Кузнецову и командующему Тихоокеанским флотом адмиралу Юмашеву: «От операции по десантированию наших войск с острова Сахалин на остров Хоккайдо необходимо воздержаться впредь до особых указаний Ставки. Переброску 87-го стрелкового корпуса на остров Сахалин продолжать. В связи с заявлением японцев о готовности капитулировать на Курильских островах прошу продумать вопрос о возможности переброски головной дивизии 87-го стрелкового корпуса с острова Сахалин на южные Курильские острова (Кунасири и Итуруп), минуя остров Хоккайдо».

28 августа командующий Тихоокеанским флотом получил экстренную телеграмму от начальника штаба Главнокомандующего советскими войсками на Дальнем Востоке: «Во избежание создания конфликтов и недоразумений по отношению союзников, главком приказал категорически запретить посылать какие-либо корабли и самолеты в сторону Хоккайдо»…

色丹島 Сикотан-то:

Шикотан. Остров им. генерал-майора Алексея Гнечко — скала. Остров входит в составе Малой Курильской гряды в 50-х метрах от северо-восточной части острова Шикотан. Высота около 30 м. Площадь — 0,0307км². Прежде, чем рассказать, как судьба военного летчика-разведчика Василия Петровича связана с островком-скалой, входящим в Сикотан-то, позволю себе тоже поделиться с читателем некоторыми вещами, которые также не могу понять. 1) Опасность войны СССР с Японией существовала со второй половины 1930-х годов. В 1938 году произошли столкновения на озере Хасан, а в 1939 сражение на Халхин-Голе на границе Монголии и Маньчжоу-Го. 2) Япония, как известно, входила в коалицию «Берлин-Рим-Токио». Если итальянцы начали воевать с СССР одновременно с Германией, то Япония не сделала ни одной попытки вступить в войну, а, только, применив тактику японской хитрости, «кормила Гитлера» обещаниями, создавая видимость подготовки к блицкригу, чтобы захватить у СССР ДВ, и Сибирь вплоть до Уральского хребта. Так, были созданы марионеточные — а) Маньчжурская армия; б) Национальная армия Мэнцзяна (внутренняя Монголия); в) Бригада полковника Квантунской Армии Макото Асано, г) бело-казачьи отряды, под командованием полковника Ивана Александровича Пешкова, объединенные в подразделение «Пешковский отряд». Гитлеру показывали тщательно разработанный и начатый осуществляться (?) план агрессии против СССР «Кантокуэн» («Особые маневры Квантунской Армии»)…

3) 12 июля — посол Японии в Москве обращается к СССР с просьбой о посредничестве в мирных переговорах. 13 июля ему сообщают, что ответ не может быть дан в связи с отъездом Сталина и Молотова в Потсдам…

В конце данного «вступления» к основным рассказам об отце и сыне – Василии Петровиче и Евгении Васильевиче, об их, судьбою сотканных нитях, которыми они связаны с Японией (случайно!), я позволю себе процитировать Михаила Веллера, личности для меня, профессионального психолога, явно, интересной. В своей книге «Великий последний шанс», эта личность пишет: «Если национальный русский дух не включит в себя убежденность в возможности достижения справедливости и в высшей ценности справедливости, в ее высшем смысле, цена этой стране – дерьмо» (стр. 209). .. Без комментариев! (О М.Веллере непременно прочитай: ↑ Д. И. Дубровский, «Самодельные» философы наступают! // Вестник РФО, №3, 2008 год. С. Довлатов. Жизнь и мнения. Избранная переписка. — СПб.: ООО «Журнал „Звезда“», 2011. — С. 356).

Эта история военного летчика Василия Петровича произошла 16 августа 1945 года. В 0 часов 1 минуту он вылетел на лучшем истребители ВОВ – ЯК-9 в сторону Японии. Какова стояла перед ним задача – Василий Петрович никогда не рассказывал. В кабине рядом с ним разместился его постоянный спутник по полетам на ДВ – Амур: чистокровная немецкая овчарка. Охотское море позади. Внизу Тихий Океан. Впереди – Япония. Внезапно появились японские истребители — 3. Великолепные японские истребители, со времен Перл-Харбора «Zero», и сразу пошли в атаку на истребитель ЯК-9: на Василия Петровича и его друга Амура! Бой был принят. От первой пулеметной очереди, задымился и стал падать в Океан головной «Zero». Его место тут же занял второй, ведомый «Zero». Пулеметной очередью он прошил фюзеляж Як-6. Руки и ноги Василия Петровича обожгло огнем. Одна из пуль попала Амуру прямо в лоб, он дернулся и сложил голову на протянутые передние лапы, мертвый. Василий Петрович почувствовал, что управлять самолетом стало тяжело: руки и ноги словно одеревенели. Все же он выровнял истребитель и направил его на «Zero»: пошел в лобовую атаку. Шестым чувством улавливал, что второй «Zero» готовится к атаке сзади. В безоблачном небе при ясной луне видимость была на все 100! Шел беспрерывный обмен очередями двух истребителей, идущих в лобовую атаку! «Японец» не выдержал, и сделав крутой поворот вправо и вверх, стал уходить. Второй «Zero» последовал его примеру, и тоже круто повернул вправо. Видя, что враги уходят, и теряя сознание в быстро слабеющем теле, Василий Петрович все-таки уловил, что японские истребители оба сделали непривычный и неудобный для них разворот – вправо… Обычно японцы разворачивают свои истребители через левое плечо. В затуманенном сознании, на «внутреннем автопилоте», Василий Петрович начал снижаться: он должен быть над Курильской грядой островов. О смерти в такие минуты, до последней, летчики не думают: они думают, как посадить самолет. Это прекрасно показано в фильме «В бой идут одни старики!», который Василий Петрович высоко ценил! Он знал, что сесть на Курилы можно, но таких мест на островах – раз-два, и обчелся! Но, ему повезло: он сел! На остров-скалу 色丹島 Сикотан-то! И потерял сознание. Очнулся от говора людей, лежа на матрасе, и накрытый одеялом. Комбинезон с него был снят. Сильно пахло спиртом. Руки и ноги были перевязаны. Рядом, на корточках, сидел японец, в военной форме с белой повязкой на левом плече, вокруг с десятка два, офицеров и рядовых Квантунской Армии: «Медик, — мелькнула мысль, — и вслед за ней – я живой и я в плену!» Словно читая его мысли, японец на хорошем русском языке, широко улыбаясь и глядя в глаза Василию Петровичу, сказал: «Мы – батальон Квантунской Армии, расположенный на Южных Курилах, сдались Вам, советскому офицеру: безоговорочная капитуляция… Вам повезло! У Вас пули прошли через мягкие ткани предплечий и голеней…По-видимому, одна пуля через обе руки и одна – через обе ноги. А вот псу Вашему не повезло: пуля попала прямо в лоб. Он умер мгновенно… Мы решили его похоронить, когда Вы очнетесь». Василий Петрович конечно знал, что накануне его вылета, 124 император Японии Хирохито по радио обратился к нации и объявил о капитуляции японской Армии. Тем не менее, СССР был в состоянии войны с Японией с 8 августа. 16 августа СССР еще воевал с Квантунской Армией. К 2 сентября, когда был подписан Акт о капитуляции японской Армии (а не императорской Японии – sic!), СССР в боях с японцами потерял 2,5 тысяч человек… И тут – целый, вооруженный и с боеприпасами батальон сдается советскому офицеру, находящемуся без сознания… На войне – как на войне?..

…Через двое суток самолет был готов к полету: баки заштопаны и наполнены бензином, пулеметы – с полным набором патронов. Василий Петрович на двух листах бумаги зафиксировал акт капитуляции батальона морской пехоты Квантунской армии. Один отдал главному офицеру (имя его забыто), а другой положил в свой планшет. Комбинезон его был отмыт от крови, заштопан. Пистолет в кобуре с обоймой, и набором запасных обойм. Своему командованию Василий Петрович давно доложил обстановку и получил приказ – отпустить японцев, утопив все их оружие, вплоть до кинжалов, и сорвать военные знаки отличия. Последние были аккуратно упакованы в коробку и погружены на истребитель. Василию Петровичу было предложено, в зависимости от его состояния: или возвращаться на базу, или продолжать выполнять задание – ночью. Он принял второе. Но этому не пришлось совершиться. И вот почему.

Но, сначала о нескольких японских словах, которые на всю жизнь запомнил Василий Петрович – выучил он их, общаясь с такими дружественными и гостеприимными японцами – воинами, квантунской Армии. Кстати, важнейшие события своей жизни до глубокой старости, Василий Петрович записывал в маленькие, чуть больше спичечной коробки, толстенькие записные книжки в отличном кожаном переплете. Беда в том, что почерк у него был очень плохой с детства (как и у сына, рассказ о котором в связи с Японией, ниже). Данный рассказ я нашла в одной из книжек, на чистом листике, за кожаным переплетом, было только это: 武士道 (busidô) путь воина… Это первое слово, которое Василий Петрович произносил на чистом японском языке! Второе слово (я писала выше: место, где все произошло) — 色丹島 — (Sikotant ô). Эти слова были выделены «жирными» знаками. Третье слово: すし, 寿司, 壽司, 鮨, 鮓, 寿斗, 寿し (susi). Четвертое слово: 刺身 (sasimi). Сейчас, когда я это пишу, одна треть россиян, живущих далеко от Японии и никогда там не бывавшие, я уже не говорю о москвичах, и питерцах и жителях других больших городов, хорошо знают эти слова, но произносят их так, как произносят американцы и европейцы (тоже, думаю, взявшие произношение у американцев). Рядом со словом sasimi, Василий Петрович написал: «нанайская тала или строганина…» А, вот дальше – понимайте, как хотите! Пятое слово: 芸者 (geisya). Василий Петрович поясняет: в Квантунской Армии были гражданские женщины, как во многих западных армиях… И, наконец, шестое слово: 美味しい – (おいしい) (хироганой) и латиницей (oisii) – ВКУСНО!..

…Батальон морской пехоты, капитулировавший перед советским офицером – летчиком, утопив в Океане оружие и боеприпасы, погрузился на пять шлюпок с огромными веслами, в два раза выше самого высокого японца, и шлюпки, каждая, проходя мимо провожающего их Василия Петровича, салютовали ему, одним движением вертикально подняв на мгновение, весла. Так прошла последняя шлюпка. Василий Петрович удивился, что солдаты морской пехоты были на шлюпках, а не на десантных моторных ботах… Он уже собирался пойти, попрощаться с Амуром, постоять у его могилы (Амур был похоронен с почестями, только стрелял, правда один Василий Петрович, а десяток японцев, участвовавших в погребении чистокровной немецкой овчарки, ставшей другом советскому летчику, молча отдали честь), как услышал в небе знакомый звук истребителей. Три (опять – три!) «Zero» летели по направлению острова. Шлюпки успели отойти всего на несколько метров… Василий Петрович бросился к самолету: его развернули и поставили японцы так, что взлететь не представляло трудности! Нажал стартер и…опустил руки: «Zero» разворачивались через правое плечо, уходя вверх и назад. А в Океане плавали остатки шлюпок и весел! За гулом «Яка», Василий Петрович не услышал взрывы бомб! Несколько секунд он смотрел на Океан, где на его глазах произошло что-то невероятное: японцы разбомбили японцев! А, ведь, должны быть из одного отряда кораблей – авианосцев и десантных судов. Он тут же связался с базой и доложил о происшедшем. И, неожиданно для себя услышал: «Ночью возвращаешься на базу. Постарайся в бой с «Zero» не вступать… Навстречу к тебе вылетят наши истребители. Повторяю – в бой не вступать!..

…Так закончилась эта история. На базе он понял, с кем воевал! И почему «Zero» разворачивались через правое плечо… Да и откуда им появиться, когда вся акватория Тихого Океана вокруг Японии, уже была заполнена американскими кораблями, сопровождением главного — американского линкора «Миссури», на котором в Токийском заливе 2 сентября в 9 часов 2 минуты был подписан Акт о капитуляции Японской Армии…

…Мне было 5 лет, когда умер Василий Петрович. Ему было 82 года. Он умер за год, до исчезновения СССР. Счастливчик!.. Каждый день рождения, среди многочисленных телеграмм и поздравительных открыток, непременно были две правительственных: от Министра Обороны, и Министра Гражданской Авиации. В первой упоминались боевые заслуги летчика-разведчика. А во второй – Василия Петровича поздравляли, как «первооткрывателя Дальневосточных авиатрасс». А к каждому Дню Победы Василий Петрович получал медаль, а то и две, которыми был награжден, когда воевал. Медали находили героя! И все за освобождение какого-нибудь города от немецко-фашистских захватчиков. Бабушка шутила: «Вася! Глядя на твои медали, получается, что без твоего вмешательства не был освобожден ни один город!» Она бы не так далеко от истины! А Василий Петрович на это отвечал: «Вот, когда получим главную медаль – Героя СССР, тогда поговорим…» Я, думаю, он не шутил. И получил бы, если страна, за которую он воевал, сохранилась!.. Он был разведчиком. А это, как поговаривал Василий Петрович — «особый коленкор!». Посмотрите, как заморочили головы читателям военной биографией его друга, разведчика, выдающегося военного писателя (Василий Петрович бок – о — бок воевал с ним на ДВ) – Владимира Осиповича Богомолова! Когда он входил в наш дом, мне казалось, что это – сказочный русский богатырь. А ему было за 60! «Момент истины» — кажется, сейчас, все мы ждем его в адском напряжении, как герои Владимира Богомолова…

…Самое узкое место между материком Евразия и островом Cахалин ~7km.;полу затопленный тоннель на Сахалин постройки Сталинских времен, места нереста корюшки, лососевых, осетровых пород. Поселок постепенно разваливается, уступая место Природе…

Вот такое можно сейчас прочитать в интернете о поселке Мысе Лазарева!..

7 ноября 1969 года в интер-клубе поселка Мыс-Лазарева, принадлежащего японской морской компании, был банкет в честь 52 годовщины Великой Октябрьской Социалистической Революции. Во главе компании стоял член императорской семьи Hongô Yasusi 本郷 欣 , правнук знаменитого Emperor Kōmei 孝明天皇 Kōmei-tennō, и кровный родственник правящего императора Хирохито, капитулировавшего перед США. Император Комэй (孝明天皇) — (22 июля 1831 — 30 января 1867) – прославился тем, что круто оборвал попытку европеизации Японии: выгнал всех иностранцев. Запретил японцам выезжать из империи. А тех, кто был заграницей и вернулся, казнил. Было это в 1883 году (The order: The edict was based on widespread anti-foreign and legitimist sentiment, called the «Revere the Emperor, Expel the Barbarians» (尊皇攘夷, sonnō jōi) movement. Emperor Kōmei personally agreed with such sentiments, and – breaking with centuries of imperial tradition – began to take an active role in matters of state: as opportunities arose, he fulminated against the treaties and attempted to interfere in the shogunal succession. His efforts culminated in March 11, 1863 with his «Order to expel barbarians». A deadline for the explusion was set two months later to May 11).

Хонго Ясуси был главой фирмы и капитан-директором флотилии 孝明丸 (komei maru). Ему исполнилось недавно 60 лет. Но он был крепким мужчиной, с легкой сединой на висках. Не пил, не курил и гейс при себе не имел. Утром и вечером в спортзале корабля занимался по часу карате-до. На «пенсию», естественно, он не собирался. С ним на корабле был племянник, 22 года, которому он рано или поздно передал бы и компанию, и флотилию. Корабли флотилии Комэй-мару вывозили круглый год лес из ДВ тайги. Только сходил лед с Татарского пролива, они полностью заполняли пролив цепочкой, выходя в Тихий Океан. Четыре с половиной часа ходу от мыса Лазарева до порта приписки – Осако.

Интерклуб мыса Лазарева – маленький кусочек Японии: от экстерьера до интерьера. Обслуживали его только японцы и японки, хорошо говорящие на русском языке. Вход в него был ограничен – только высшие чины моряков и по приглашению – хозяева различных советских организаций и их гости. Для японцев все было платно – от еды, напитков и гейс. Для советских граждан – все бесплатно. На мысе Лазарева часто были сильные ветра, продувающие полуостров от края до края. Поэтому к интерклубу вели дорожки, огороженные морскими канатами, крепленными на бронзовых столбах с японским фонарем наверху. У моего отца был, конечно, прекрасный фотоальбом, где мыс Лазарева был представлен со всех сторон. И – фильмы, которые снимал его друг, главный врач поселка, племянник Михаила Александровича Шолохова, Анатолий Журавлев (его фильмы не раз занимали большие призы на Международных фестивалях). Жаль, все осталось у первой жены моего отца… В интернете сейчас мне не удалось найти фотографий мыса Лазарева 1969 года…

Отпраздновав очередную годовщину советской власти, капитан-директор Хонго Ясуси, в 5 часов утра 8 ноября пришел на свой корабль и лег спать в своей каюте. Вставал он обычно в 8 часов утра и бежал (!) в спортзал, который находился на верхней палубе. * ноября он нарушил свой порядок, который не нарушал никогда – даже когда корабль попадал в сильный шторм. Первый помощник капитана решил, что хозяин сделал себе перерыв в режиме в честь великого Праздника Великой страны. Но, когда он не вышел из каюты к завтраку, первый помощник постучал в дверь…

…Капитан Хонго Ясуси был мертв. Умер он в 5 часов 30 минут…

Вот теперь начинается рассказа о моем отце, Евгении Васильевиче. Со старшим следователем районной прокуратуры, Олегом Федоровичем они летели на «Ан-2» по направлению мыса Лазарева молча. Евгений Васильевич не получил от следователя ни письменных, ни устных разъяснений. Олег Федорович, как коммунист, преданный Советской Власти всю ночь праздновал. Евгений Васильевич только что вернулся из командировки. В поселке им. Полины Осипенко он вскрывал труп помощника местного прокурора… Евгений Васильевич задремал сразу, как только самолет взлетел. В самолете, рассчитанном на 12 пассажирских мест, на сей раз летели только три человека. Третий, незнакомый мужчина средних лет, похожий или на бухгалтера, или на агронома колхоза, произнес первые слова: «Сели. Встаем. Нас уже ждут!» «А тебе тоже праздновать не дают, Костя? — угрюмо спросил Олег Федорович незнакомого для Евгения Васильевича, человека. «Да, одно у нас с тобой дело, Олежка…Сам понимать должен!» Вместо обычной санитарной машины, которая встречала Евгения Васильевича, стояла «Волга» начальника порта мыса Лазарева. А он, собственной персоной, стоял возле «Волги». Начальник порта был мужчина большой (по комплекции), и важный (по статусу). Поздоровавшись с каждым за руку, он сказал: «Ну, что мужики – прямо к мертвому япошке в гости. Нас уже ждут!» Олег не удивился, ибо все знал про «умершего япошку». А, Евгений Васильевич удивился только тому, зачем ему нужно ехать, как он понял, на корабль, когда все равно вскрытие он будет делать в морге? Словно читая его мысли, человек, похожий на агронома, сказал: «Осмотрим каюту капитана, где его нашли мертвым. Я распорядился, чтобы ничего не трогали и никого в каюту не пускали… Вскрытие трупа такого ранга придется производить на корабле, Евгений Васильевич…» Олег Федорович, обращаясь к отцу, спросил: «Женя! Ты еще не знаком с нашим самым главным чекистом Николаевска-на-Амуре? Вот, Константин Петрович. Человек, «чистые руки, трезвая голова…»…Я правильно цитирую твоего кумира, Костя?» «Правильно, правильно…Олежка!» «А почему я должен производить вскрытие на корабле?…Тем более, сегодня штормит…» «А, потому, друг мой Женя, — обратился к отцу Олег Федорович, — что вскрывать сегодня ты будешь труп не просто смертного япошки, а – кровного родственника императора Японии!» «Тогда, — удивился вновь Евгений Васильевич, — почему я? У меня год только практики судебной медицины…Я должен сообщить в Краевое Бюро судебной медицины, начальнику своему, пусть присылает кого-нибудь или сам прилетает!» «Да уже все знает твой Чепиков! И Москва знает…Ты за год успел проявить себя, как опытный эксперт. Какие экспертизы провел: взрыв на «Многовершинке», взрыв на «Колбасной фабрике», смерть от прививки кори, и, наконец, экспертиза детей «мстителя советской власти»! Твой предшественник за пятьдесят лет работы у нас не произвел ни одной экспертизы, равной твоим, мной названным!» «Константин Петрович, — обратился Евгений Васильевич к чекисту, поняв, что он в их «опергруппе» главный, — в чем, все-таки дело?» «Да, не волнуйтесь Вы так, Евгений Васильевич! Умер старый человек…Не пьющий. Наверное, наши заставили выпить граненый стакан «Столичной», вместо чашечки сакэ… Если, что пойдет не так – Олег Федорович тут же вызовет экспертов из Москвы…Да и Вы будете со своим Чепиков на «проводе»!» «Япошки не хотят шума поднимать…- начал Олег Федорович и вдруг остановился и сильно потер затылок, — А…По-че-му?» Лицо его посерьезнело, стало как у Командора при встрече с соблазнителем его супруги… «Евгений, — обратился он к отцу, — держи ушки на макушке…ни слова, ни полслова…У трупа – ты главный!» Пока шел разговор, «Волга» подкатила прямо к трапу флагмана 孝明丸 — komei maru. Вдоль трапа выстроились матросы, а на верху стоял, как было понятно по знакам отличия, первый помощник капитана. Рядом с ним молодой японец, холеный, упитанный, в отличном европейском костюме и с черным галстуком на белоснежной рубашке. «Теперь – он хозяин флотилии» — опять, словно зная, о чем мой отец думает, сказал Константин Петрович.

У каюты капитана стояли два вооруженных винтовками матроса. Олег Федорович вопрошающе взглянул на Константина Петровича, бровями поводя в сторону винтовок. «Так положено. Оружие не заряжено, штыки, видишь, опущены…» — тихо ответил Константин Петрович. При подходе к двери каюты, матросы сделали по шагу в сторону, демонстрируя, что пропускают пришельцев. По-видимому, сигнал им подал первый помощник капитана, который шел за советской группой. У двери Олег Федорович неожиданно сказал: «Я войду один. Потом ты, Евгений. А тебе, Константин Петрович, здесь вообще делать нечего! Идите с первым помощником, покурите на палубе, пока мы тут осмотримся. «Я не курю!» — с явной обидой сказал Константин Петрович. Но возражать старшему следователю прокуратуры не стал. Олег Федорович вошел, и тут же, приоткрыв дверь, скомандовал: «Евгений Васильевич, заходите, Вы нужны!» Мой отец вообще удивился, что Олег Федорович решил войти один. Труп-то не ему осматривать! «Не хотят япошки шума, — подумал Евгений Васильевич, — а как же работа криминалистов…Отпечатки пальцев, посторонние предметы и т.д., и т.п.» «Ты, не трогая, взгляни, что за лекарство в пузырьке у капитана на столике?» — сказал Олег Федорович. Маленький столик-тумбочка стояли рядом с кроватью, на которой лежал, словно крепко спал, пожилой японец в обычной пижаме и колпаке на голове. Мой отец открыл свой походный чемоданчик, в котором был полный секционный набор, несколько пар новых резиновых хирургических перчаток и пол-литра медицинского спирта – для следователя. В данном случае – для Олега Федоровича… Вынул перчатки, надел их, и взял пузырек с таблетками. Пузырек был наполовину пуст. Крышка только слегка завернута. На этикетки было написано: «Carboneum tetrachloratu. Protech Biosystems Pvt.Ltd» «Глистогенное лекарство. При передозировки – яд и смертельный исход» «Да-да! Суси, сасими и глисты…Но только, уверен, у одного капитана…» — сказал Олег Федорович и снял трубку телефона, который капитана с телефонной станцией Николаевска-на-Амуре (второй телефон – с Японией). Он набрал номер начальника УВД г.Николаевска-на-Амуре и услышав его голос, сказал: «Валерий Васильевич, криминалиста сюда в полной экипировке!» Евгению Васильевичу было слышно, что ответил Валерий Васильевич – криминалист стоит у судна. Его на корабль не пускают. Олег Федорович, повернувшись к Евгению Васильевичу, сказал: «Ты – работай, работай, только в перчатках. Вопросы мои к тебе – знаешь какие будут. Первый вопрос, конечно, когда наступила смерть?…А я сбегаю, рявкну на япошек, почему моего товарища на корабль не пускают? Костя, видимо, саке попивает…с убийцей! Шучу!»…

…А дальше было следующее. Племянник капитана сказал, что у дяди «больной желудок», и что это лекарство он принимает давно и регулярно. Первый помощник, когда Олег Федорович обратился к нему, покраснел, и сказал, что плохо знает русский язык и не понял вопроса. Евгений Васильевич повторил вопрос на английском языке. Первый помощник ответил, что лучше с этим вопросом обратиться к корабельному врачу… Корабельный врач подтвердил, что лекарство прописал капитану он. И что капитан принимал их не как глистогенное средство, а как…успокаивающее. Олег Федорович вопросительно взглянул на Евгения Васильевича. А тот, глядя в упор на корабельного врача, спросил (папа до сих пор не знает, почему он задал такой точный вопрос, не имея насчет него никаких знаний): «Какое Вы имеете право делать назначения капитану, не поставив в известность об этом его личного врача?» Корабельный врач был сражен наповал! Можно только догадываться, что творилось в его голове: 1) эксперт уже поговорил с личным врачом капитана и врач сказал, что он ничего не знает о лекарстве; 2) эксперт знает, что я совершил должностное преступление и теперь следователь будет меня допрашивать, кто меня на это подбил? 3) эксперт знает, что четыреххлористый углерод – глистогонное лекарство, а успокаивающий эффект – побочный; я не мог дать капитану это лекарство, как успокаивающее, когда в аптеке корабля множество различных успокаивающих средств; 5) четыре таблетки четыреххлористого углерода – и смерть от отравления неизбежна… Кстати, все эти же мысли пронеслись в голове и моего отца. А Олег Федорович «прочитал» их по его глазам и растерянному, испуганному виду корабельного врача. Он тут же вызвал в каюту личного врача капитана, который стоял за дверью. Евгений Васильевич протянул ему пузырек с лекарством и спросил: «Вам это знакомо?» «Да! Это глистогонное средство» «У капитана были глисты?» «Капитан был здоров!» «Корабельный врач лечил капитана с Вашего согласия четыреххлористым углеродом?» «Нет. Капитан был здоров. Корабельный врач не имел права лечить капитана без моего ведома: это серьезное должностное преступление!» «Жень, а Жень, — склонившись к уху моего отца прошептал Олег Федорович, — оставь мне что-нибудь для работы… Я все равно не буду помогать тебе вскрывать старикашку!». .. Олег Федорович – лучший следователь ДВ, при виде крови мог упасть в обморок. Но и в обмороке он оставался лучшим следователем ДВ!

Дальше – все, как в кино: эксперт осматривает труп, криминалист ходит по каюте с кисточкой, пробирками и стеклышками, а следователь, взяв под руку обоих врачей, ушел с ними в соседнюю каюту, предоставленную ему любезно первым помощником. А в кают-компании уже готовили все, для вскрытия члена императорской фамилии, кровного родственника императоров Японии…

До начала вскрытия Константин Петрович подошел к Евгению Васильевичу и сказал: «Вы, ведь, можете, даже когда для Вас причина смерти очевидна, дать предварительное заключение о смерти…Ну, в данном случае, пожилой человек, ночь не спал, праздновал, утомился и, если даже не принимал алкоголь, мог же умереть внезапно от…острой сердечнососудистой недостаточности…» Евгений Васильевич не успел открыть рот, чтобы ответить чекисту, как тот пояснил: «Это – не просьба. Это – приказ!» «От Чепикова?» «Повторяю – это приказ: и Вам, и Чепикову, и Главному судебно-медицинскому эксперту СССР!» Отец по характеру человек уравновешенный, но может сильно вспылить, когда на него откровенно давят! В ответ Константину Петровичу, он мгновенно снял резиновые перчатки и протянул их ему: «Вскрывайте! И ставьте предварительный диагноз! Приказали Вам. Мне никто не приказывал. Вы для меня – не указчик!» Константин Петрович, конечно, был отличный актер. Сразу перешел с отцом на «ты» и почти ласковым голосом, сказал: «Не горячись, Женя!.. Понимаешь, если его отравили, никто не сможет тебе приказать дать ложное заключение…Просто МИДу нужно время! Пойми: отравили, пусть в интерклубе, но когда? В День Великой Октябрьской социалистической Революции! В нашей стране, и в наш самый большой Праздник! СМИ разнесут по всему свету. Представляешь, что могут наговорить… МИД тебя просит! Если для тебя моих слов мало, я могу соединить тебя через пять минут с МИДом…Корабль пограничников пришвартован к борту этого судна!» «Я все понял, Костя! Буду помогать МИДу в твоем лице…Но, если ты мне наврал, не взыщи. Сейчас все слово в слово скажешь Олегу Федоровичу…» — спокойно сказал мой отец. Константин Петрович рассмеялся беззвучным смехом: «Он получил свой приказ из МИДа и Генерального прокурора СССР…Когда я ему сказал, ты знаешь…» «Знаю: он послал тебя на х…!» «Точно!»

На вскрытии Евгений Васильевич был фактически один из СССР: Константину Петровичу было не положено никоем образом присутствовать при вскрытии. А Олег Федорович «утонул» в огромном кресле в дальнем углу, у потушенного камина. Перед ним стоял маленький столик с напитками со всех концов света. Он держал в руках, крепко держал, чашку для омовения рук после еды, наполненную «Столичной», и пил из нее по-японски: маленькими глотками, задерживая напиток во рту…

На вскрытии отцу помогали оба корабельных врача и «санитар». Каждое движение рук Евгения Васильевича снималось камерами – видимыми и невидимыми (разрешение на съемку Япония получила, если верить Константину Петровичу, в МИДе СССР). Врачи в течение всего вскрытия не задали отцу ни одного вопроса. А вот «санитар» (отец сразу распознал в нем коллегу – судебно-медицинского эксперта – как его доставили в СССР и знали ли об этом «наши», несколько волновало отца) постоянно задавал вопросы. Он был тоже в халате, с фартуком и нарукавниками, в перчатках, ибо ловко убирал разноцветными тряпками все, что попадало из трупа на стол! Шикарный, антикварный корабельный стол из красного дерева, покрытый тончайшей желтой клеенкой с кружевами. Под головой трупа был плотный кожаный валик – часть какой-то также антикварной мебели. «Санитар», к примеру, тыкал прямо в печень трупа и широко улыбаясь, спрашивал на ломанном русском языке: «Это такое плотное легкое у всех старых людей бывает? А как же он дышал?» Отец спокойно отвечал, что это – печень, а не легкое. И показывал легкие, разрезая их, говоря, что легкие без признаков какого либо заболевания, но будет еще гистологическое исследование. При это он обращался не к санитару, а к врачам. Особенно много провокационных вопросов «санитар» задавал при исследовании сердца. Что-то вроде, по воспоминаниям отца, «какое маленькое сердце для такого большого человека»…, «какое старое слабое сердце». Было много вопросов и при вскрытии желудка… «Ах, какой больной, весь больной желудок…». Евгений Васильевич наконец не выдержал и, обращаясь к личному врачу капитана, сказал: «Я прекращаю исследование, если Вы не уберете отсюда своего патологоанатома. Пусть он заканчивает. Мое мнение сформировалось. Я беру части органов на гистологическое и токсикологическое исследование…» Врачи были в операционных масках по самые глаза, но отец увидел, как гневно сверкнули глаза личного врача капитана и ему показалось, что он понял, что врач сказал «санитару»: «君はかえろ!» И «санитар» испарился! Была еще одна заминка… Евгений Васильевич было хотел оторвать Олега Федоровича от его приятного занятия. Это когда он сказал, что нужны банки с притертыми крышками и формалин для взятия органов на дополнительные исследования. Тут врачи сразу выступили одной командой! И говоря голос в голос, сказали: 1) Нельзя брать органы из трупа императорской крови и оставлять их в чужой стране. Когда Евгений Васильевич сказал, что заключение делать не будет, но свое мнение выскажет на пресс-конференции в Москве…И, вряд ли это «устроит» Японию (то, что японцы не позволили довести экспертизу до конца). При этих словах, отец вынул из кармана халата пузырек (подготовился!) с четыреххлористым водородом, и, улыбаясь, потряс им перед лицами врачей. 2) Тогда врачи сказали, что на корабле нет банок с притертыми крышками! Тут раздался громкий голос Олега Федоровича – он, отнюдь, не отстранился от экспертизы и внимательно следил за происходящим своим единственным, но зорким глазом: «Икорные стеклянные банки подойдут, Евгений Васильевич?» «То, что надо!» — также громко ответил отец. Олег Федорович, вставая из кресла, громко сказал: «В катере — ящик кетовой икры. Схожу, вывалю ее в море и принесу банки. Сколько тебе надо, Евгений Васильевич?» «Нет… тело члена императорской семьи кусочками в банках из под икры…Сейчас принесут старинную императорскую посуду!» …

Я не смогу описать то, что не сделал отец… Пусть твое воображение, читатель, представит эти чудесные, из тонкого японского фарфора, разрисованные специальной эмалью «банки» разной формы и разного калибра. И на каждой «банке» — императорский вензель. В «банки» налили формалина и положили кусочки органов члена императорской фамилии. «Банки» отец отдал своей любимой санитарке Марии Ивановне, которая была женщиной необыкновенной. Ибо, веря ей, семерых на снегу согревала! А «банки» эти стоили целое состояние! Они хорошо сохраняли соленые и маринованные грибы от сезона до сезона…

Советским товарищам, не выпуская их с корабля, дали два часа отдохнуть в особых кабинетах, где каждому был сделан расслабляющий массаж двумя гейсями… Даже Константин Петрович от такого удовольствия не отказался. А, когда Олег Федорович с удивлением спросил (или ловко оправдывался за что-то таким образом): «Почему вам по часу массаж делали, а мне – полтора часа? Я не самый старый и дряхлый… Костя, ты по сравнению со мной, не говорю уж об Евгении, просто доходяга!» На это Константин Петрович самым серьезным образом сказал: «Нас с Евгением Васильевичем в руках гейс покажут по японскому телевидению. А тебя – непременно и в Штатах…» «Но, они сами с меня трусы сняли, — проболтался Олег Федорович, — я сразу уснул и ничего не помню…» Отец с Константином Петровичем дружно рассмеялись! Расслабляющий массаж действительно снял напряжение! А оно было у всех троих, и какое!

Дальше был что-то вроде банкета. Как будто собрались отпраздновать. В той же самой кают-компании, в которой два часа назад отец вскрыл труп кровного члена императорской семьи Хонго Ясуси. Ни одного знакомого лица! Не было даже врачей. Отца посадили во главе стола. Олега Федоровича и Константина Петровича сбоку, рядом друг с дружкой. Стол был накрыт. Стояли красивые длинные бутылки разного вида саке. И разного цвета: от оранжевого, до фиолетового. Несколько хрустальных, что то вроде графинов, емкостей содержали крепкое саке, градусов 30-40. Очень много фруктов и различных блюд, конечно суси, сасими. Отец не очень рассматривал, ибо готовился огласить свое предварительное заключение и ответить на вопросы. «Тамада» был из японского представительства, остальные были журналисты. Все они прилетели из Хабаровска. Евгений Васильевич встал и сказал, что будет говорить на английском языке, ибо ему легче говорить на английском языке, чем улавливать перевод его речи с русского языка на английский язык. Это выглядело, как пресс-конференция. Никаких дополнительных инструкций отцу Константин Петрович не дал. После отца должен был выступить старший следователь прокуратуры Николаевса-на-Амуре Олег Федорович. Отец выписал обычную справку на английском языке на своем бланке. Сначала он зачитал справку. Заключение: «Смерть наступила от острой сердечнососудистой недостаточности». Больше ничего в справке не было написано. Острая сердечнососудистая недостаточность могла наступить и при отравлении четыреххлористым углеродом, принятом не виде таблеток, а в жидком в виде соответствующей концентрации. Но, об этом, естественно, не было сказано ни слова. Было сказано, что диагноз предварительный. Окончательный диагноз будет выставлен после токсикологического и гистологического исследований. Эти исследования будут проводиться и в Николаевске-на-Амуре и в Москве, в Главном Бюро судебной медицины СССР. При этих исследованиях будут проверено наличие всех известных ядов, которым соответствовала бы данная патологоанатомическая картина. При исключении наличия какого-либо яда, в том числе и алкоголя в организме умершего, или «следов» быстро разлагающихся ядов, причиной можно будет считать возрастные изменения сердечнососудистой системы. Вопросов было много. Но ни один журналист не упомянул четыреххлористый углерод и найденные таблетки. Выступление отца было записано и камерами, и магнитофонами, и каллиграфически – на трех языках: русском, английском и японском. Особыми чернилами и особым пером на двух листах бумаги (А-4). Отец прочитал и расписался в указанном месте. Рядом была поставлена императорская печать на сургуч. Потом встал Олег Федорович. Он сказал, что следствие только началось. И поэтому ни на какие вопросы он отвечать не будет. И сел. Взял ближайшую бутылку саке синего цвета и налил в стакан. Жидкость начала пениться. Олег Федорович пиво не пил и отставил стакан. Сидевший с ним рядом Константин Петрович сказал: «Пей. Это не пиво. Это саке. Вкусно!» И Олег Федорович начал поглощать разноцветное саке, градусов 11-12, закусывая, всем, что под руку попадется. Так он нечаянно съел каких-то сушеных насекомых. .. И все, словно забыв, где они находятся, и что их собрало здесь, дружно зашумели, отложив свои фотоаппараты и камеры — началось пиршество. Отец говорил, что было очень весело…

Этот рассказ об отце и Японии, отец сам трижды писал и отдавал в редакции, где его хорошо знали и брали рассказ с удовольствием, обещая его непременно опубликовать в ближайшем номере. Первый раз он написал для журнала «Дальний Восток» в 1971 году. Главному редактору рассказ очень понравился. И в следующем номере должен был быть опубликованным. Но через месяц главный редактор позвонил отцу и сказал, что рассказ опубликован не будет, и попросил отца не спрашивать его, почему? Второй раз отец заново переписал рассказ в 1980 году и послал его в журнал «Сибирские Огни» по совету своего друга, который работал в этом журнале заведующим отделом публицистики. Он, получив рассказ, позвонил отцу в Москву и сказал, что рассказ всем понравился и в ближайшем номере будет опубликован. Через месяц позвонил, и почти слово в слово сказал то, что сказал главный редактор журнала «Дальний Восток». Третий раз отец заново написал рассказ и отдал его в журнал «Смена», в котором начал публиковаться. Заведующей литературным отделом рассказ понравился, а главный редактор очень долго не говорил ни «да», ни «нет». Однажды отец пошел к своему другу, главному редактору издательства «Современник», Леониду Анатольевичу Фролову, посмотреть верстку своей книги о Василии Макаровиче Шукшине, которая должна выйти к его 60-тилетию. И поделился с Леонидом Анатольевичем тем, что главный редактор журнала «Современник» задерживает его рассказ, и не отказывает, и не публикует. Леонид Анатольевич хорошо знал главного редактора «Смены», взял и позвонил ему узнать, в чем там проблема с рассказом Евгения Васильевича? Главный редактор «Смены» попросил Леонида Анатольевича, словно знал, что отец у него, дать Евгению Васильевичу трубку… И, крепко выругавшись, сказал (может я не точно передам его слова): «Я скажу тебе, Евгений Васильевич, прямо, по — большевистски: пошел ты со своим рассказом на х…! А, дружески добавлю: никто этот твой рассказ никогда не напечатает!» Леонид Анатольевич – пусть земля ему будет пухом – был свидетелем: так громко кричал главный редактор журнала «Смена»! Кстати, с тех пор этот журнал под разными предлогами не напечатал ни одного рассказа отца… Но, старые рассказы отца, опубликованные в «Смене», легко найти в интернете…

В «лютые девяностые» была очень смелая и интересная газета «Кто есть кто». Она проявляла непонятный интерес к нашей фамилии. Сначала была опубликована заметка о моем роде, и о моем отце, Евгении Васильевиче…

Откуда они брали информацию – отцу не удалось выяснить. Но в небольшой заметке, основное место отведено как раз случаю с капитаном Хонго! Конечно, многое было не точно. Но…все-таки? Главный редактор «Кто есть кто» предложил маме что-нибудь опубликовать о нашей фамилии. Мама написала несколько заметок о наших знаменитых родственниках. Газета стала весьма популярной, особенно среди тех, кто был у власти или к ней рвался. Так, на той же страницы газеты были, например, такие заметки: «Черномырдин своего не упустит», «Почему Явлинский не станет Ельциным», «Кто займет место России». Это все в 8 номере 1993 года. Интерес к отцу не был случайный. Это очевидно, хотя бы из подборки материалов, которые были рядом с заметкой о нем (фотокарточка из Выпускного альбома ХГМИ 1968 года). Газета крепла и преобразовалась в журнал «Кто есть кто». Там была целая подборка фотографий наших родственников. Маму попросили написать рассказ о каком-нибудь из знаменитых Черносвитовых в журнал, в первый номер (sic!). Папа поведал ей историю, которую ему рассказал наш друг, Павел Васильевич Флоренский (внук отца Павла Флоренского), когда они ехали на лисью охоту в Завидово. Мама написала. Рассказ назывался «Офицер-призрак». Газета просуществовала не долго. Главного редактора убили. И ред. коллегия стала заниматься мистикой. Выпускать газету, кажется «Третий глаз»… Не пропали рассказы отца! Но почему была некоторая информация тех событий, вокруг капитана, кровного члена императорской правящей семьи «не точна» — осталось нам не понятно. Ниже я продолжу рассказ о Евгении Васильевиче, судебно-медицинском эксперте, и об Олеге Федоровиче, лучшем сыщике ДВ!..

«Банкет» по случаю начала расследования истинной причины гибели Хонго Ясуси закончился под утро. Но отец сразу после вскрытия передал императорскую посуду с кусочками кровного члена императорской семьи на один из наших сторожевых морских катеров (у флагмана уже было несколько наших быстроходных катеров, в том числе военных) и приказал срочно доставить в морг. Позвонил лаборантке и попросил к утру сделать необходимые исследования. А утром срочно органы отправить в Краевое Бюро, за ними придут. Из Хабаровска органы были отправлены в Москву. Через сутки, в трех лабораториях результаты исследований были известны. Они полностью совпадали: Хонго Ясуси был отравлен жидким (без запаха и вкуса) четыреххлористым углеродом! Это было убеждение судебно-медицинских экспертов. А убеждение Олега Федоровича было в том, что на корабле был совершен переворот в пользу племянника Хонго.

Не успел отец уснуть, как его разбудил Олег Федорович. Он позвонил по телефону и сказал: «Одевай самое лучшее, бери с собой дюжину рубашек и галстуков…Через полчаса буду у тебя, чтобы был готов: едем в Японию…сопровождать труп Хонго. Константин Петрович с нами». Где-то шестым чувством Евгений Васильевич знал, что Японии ему не избежать. Но, так сразу? Он позвонил лаборантке: «Заканчиваю, Евгений Васильевич…Результат 100%, как Вы и предполагали!» «Звони Чепикову – что у них?» Но это был риторический вопрос! Отец был убежден, что и в Краевом бюро, и в Москве результат будет один и тот же. Когда Евгений Васильевич и Олег Федорович встретились, отец сразу сказал: «Я буду говорить правду: Хонго отравлен…» «Я, думаю, что не будешь… — спокойно ответил Олег Федорович и видя, что Евгений Васильевич готов бить себя в грудь, доказывая другу, что никакие силы не заставят его пойти против истины, — добавил – не будешь по одной из двух, мной предполагаемых причин: 1) Родина прикажет…Пойми, это уже не криминал, это международная политика, в которой мы с тобой не бе, не ме! 2) Мы не доедем до Японии. Подумай – мы в одном корабле с трупом. Судно терпит кораблекрушение. В точном смысле слова – все концы в воду!» Или японцы потопят нашу «правду» — потопили же мы «Варяга», — и Олег Федорович тихонько пропел: «Сами взорвали Корейца. Нами потоплен Варяг», или наша подводная лодка в японских водах…» Евгений Васильевич с удивлением посмотрел на Олега Федоровича и спросил: «А нам-то, какой резон спасать честь японской императорской фамилии?» «Повторяю – международная политика, да еще на Востоке – тончайшее дело, скажу тебе!» Разговаривая, они прошли метров сто, когда Евгений Васильевич вдруг остановился и недоуменно спросил Олега Федоровича: «А, почему мы пешком идем? И не в сторону аэропорта, а в обратную? Где Гоша со своим драндулетом!» «Не оскорбляй уазик фронтовых лет прокурора города Николаевска-на-Амуре…Гоша не хочет менять машину ни на «Волгу», ни на военный «ВАЗ»: только, если на вездеход из танка…А Трусевский, сам знаешь, не хочет, чтобы прокуратура разрасталась за счет авто-гаража и водителей! Одна машина обеспечивает работу – и достаточно! «Ничего лишнего и личного», как говорил генералиссимус Александр Васильевич Суворов». «Олег, — сбился с мысли Евгений Васильевич, но Трусевский хочет ходить на работу и с работы через весь город пешком: пусть все знают прокурора города в лицо! Это – понятно. Но, Гоше 60 с лишнем лет! А он вкалывает за баранкой 24 часа в сутки. Да еще сам ремонтирует уазик – никому не доверяет!! «Ну, и правильно делает! Ты знаешь, сколько у прокуратуры «затаившихся врагов?…Нальют вместо бензина конскую мочу, когда прокурор или мы с тобой поедем зимой по льду Татарского пролива к твоему дружку пивоману, Журавлеву…» «Олег! Я тебя спросил: почему мы идем пешком и в противоположную сторону, таща за собой чемоданы? Давай, как говорят у нас в Одессе, хотя головы повернем в ту сторону, в какую нам нужно идти!» «А нам идти больше не нужно: сейчас спустимся по лестнице к причалу катеров. Вот и пришли!» «Мы, что, на катере поплывем в мыс Лазарева…На самолете в два –три раза быстрее!» «Нет. На катере, господин советский судебно-медицинский эксперт и господин советский старший следователь прокуратуры поплывут только до борта японского лесовоза «Комэй-мару!» «Так он же пришвартован к причалу мыса Лазарева!» «Ошибаетесь, господин…! Флагман японской императорской торговой флотилии пришвартован к причалу славного города-порта СССР на ДВ – Николаевска-на-Амуре. И самое интересное – он пришел сюда ради двух потенциальных камикадзе, которые, благодаря судьбе – одной на двоих – вляпала их в международному политику…на заклание!» Евгений Васильевич знал, что, когда неразговорчивый по натуре Олег Федорович так вот расходится, да еще острит, значит на душе у него кошки скребут! «А я с женой не простился!» — только и сказал Евгений Васильевич. «А я – успел с женой поругаться: знает, что по утрам я курю, как врач, знает, что курить на голодный желудок – вредно. А даже стакан молока не налила…Не говорю уж о кофе!» «Ты, что, сам не можешь налить себе стакан молока…?» «Не могу» Спросонья я могу только одно: закурить, и как можно быстрее…Особенно, когда не спал фактически…!»

…На корабле отцу и Олегу Федоровичу были отведены каюты – Евгению Васильевичу – капитана Хонго (труп которого находился в морозильнике), Олегу Федоровичу – первого помощника капитана. Конечно, в каюте Хонго не было ничего, что могло бы напомнить об интерьере, когда Евгений Васильевич первый в нее вошел. Даже картина Рёхэй Коисо «真珠湾の後…» (Перл Харбор после…), была заменена картиной «Три знаменитых красавицы» Китагавы Утамаро, великого мастеров укиё-э. В каюте первого помощника заменили только кровать на европейскую с водным матрасом (Олегу Федоровичу матрас очень понравился, но на утро у него болели все «косточки» и он велел заменить матрас на обычный). От Николаевска-на Амуре до порта прописки «Комэй-мару» 4,5 суток ходу, если, конечно, не будет высокой волны, не говоря уже о шторме. Это – визитки капитана Хонго.

Расписание пребывания на корабле двух советских граждан было таково: еда (завтрак, обед и ужин – в кают-компании со всеми, высшими членами команды корабля). Да, бары были заполнены алкогольными напитками, в ассортименте, где на первом месте была «Столичная». Нажатием кнопки и на русском языке можно в любое время дня и ночи попросить в каюту дополнительно еду – русской или японской кухни. Отец, который любит рыбные блюда, попробовал несколько десятков суси и сасими, и столько же соленой икры разных рыб, а также омаров, кальмаров, китового мяса и морской капусты. Олег Федорович вел себя странно: на вторые сутки перестал есть в кают-компании, практически не выходил из своей каюты и много пил «Столичной». Только «Столичной», закусывая каким-то блюдом, напоминающим соленые огурцы, но только с укропом и мелкими кусочками репчатого лука. После сна и перед сном приходили гейсы и уводили отца к себе в «массажную». Там же он принимал ванну. Мыли его тоже гейсы… Евгений Васильевич, будучи подростком, насмотрелся фильмов про «японских самураев», как они в огромных чугунных круглых посудинах в прямом смысле этого слова, варили красных партизан, где-то в тайге на Волочаевских сопках или в Манчжурии. И поэтому, прежде, чем залезть в «ванну», невольно опускал палец в воду… Отец не отказывался ни от чего, что ему предлагали. Даже влюбился в японку из штата корабельной команды и изучал с ней по ночам на палубе японский язык… Потом отец со своей японской пассией переписывался на японском языке года два… Первая его жена об этом знала. Отец и моей маме о ней рассказывал и то, что, может быть, у него в Японии есть сын или дочь…Олег Федорович никого к себе, кроме «официантов», и отца, не пускал. Евгений Васильевич стал опасаться за его здоровье. Сказав ему об этом, услышал: «До Осаки не доплывем! Утопят, вот увидишь!» «Да у тебя белая горячка раньше начнется…!» Кстати, я забыла сказать главное: «Приказ» был таков: говорить всю правду! И — судебно-медицинскому эксперту и следователю прокуратуры». Таким образом, Евгений Васильевич и Олег Федорович плыли в Японию с уголовными и государственными преступниками. А отец даже ел с ними за одним столом! В Осаке к нашей тройке (Константин Петрович был уже в Японии — он улетел на самолете) должен был присоединиться второй советник посольства СССР в Японии…

Корабль утром пятого дня вошел в Японское море. Отец еще спал, как – о чудо – к нему в каюте громко, по-русски, постучали! Он открыл дверь и долго тер глаза, думая, что это ему снится: У входа стоял чисто выбритый, надушенный одеколоном «Русский лес» старший следователь прокуратуры Николаевска-на-Амуре , лучший следователь ДВ, Олег Федорович! Закончив в каюту и плотно прикрыв за собой дверь, он выпалил: «Отбой, Женька! Еще поживем…!» «Чему «отбой»…и почему «еще поживем»? Я и так умирать не собирался!» «Никаких официальных приемов! Никому не будем рассказывать…Мы едем по приглашению Культурного Центра советско-японской дружбы на неделю отдыхать и знакомиться с гостеприимной Японией!» «Постой, постой…А как же с Хонго?» «А, кто это такой Хунго, почему не знаю?» «Скажи, придурок, в чем дело?» — разозлился сонный еще отец. Олег Федорович спокойно сел на край кровати и сказал следующее… Вот из-за того, что сказал старший следователь прокуратуры Николаевска-на-Амуре Олег Федорович судебно-медицинскому эксперту Николаевска-на-Амуре Евгению Васильевич, я думаю, и не печатали рассказа моего отца до 1993 года! А, почему напечатали в странной газете «Кто есть кто» в 1993 году – ума не приложу! А сказал Олег Федорович Евгению Васильевичу буквально следующее: «Пока мы плыли наша подводная лодка случайно потопила в японских водах какой-то корабль… Япония было дернулась с нотой протеста, вот тут то наш «детектив» и пригодился! Они (Япония) проглатывают случай с потопленным нашей подводной лодкой кораблем, а мы…» «А мы с тобой проглатываем свои языки!» «Точно так…и пользуемся всеми преимуществами культурного отдыха в кап. стране над культурным отдыхом в СССР и соц. странах. Отныне – в сторону «Столичную» с японскими солеными огурцами! Только саке, и непременно класса «токутэй-мейсё-сю», не меньше 50 градусов! И, запомни, мой друг, Женя, простой советский гражданин, не известно почему, понравившийся Японии: саке должен быть холодным, а гейся – горячей! А, не наоборот…» Олег Федорович разболтался: то ли действительно сбросил с плеч тяжкий груз неизвестности и опасности, то ли …все же кошки на душе продолжали скрести!..

Так как я пишу рассказа, а не книгу, поэтому сделаю сейчас в виде резюме концовку:

Япония ни отцу, ни Олегу Федоровичу не понравилась. Особенно городские, многоэтажные дороги, в которых «даже Гоша запутался бы!»

Самое «неприятное», что пришлось нашим пережить – это процедура чаепития в чайном домике под звуки журчащей воды из искусственного источника ручейка медленно текущего по камешкам.

Самое впечатляющее и приятное: прием на ступеньках своего дворца в Осаке Олега Федоровича и Евгения Васильевича принцессой Японии (возможно, я ошибусь в ее имени, ибо отец написал на таком японском языке, что я разобраться хорошо не смогла): Masako Sen (千容子 ). Она вышла замуж за Soshitsu Sen 14 октября 1983 и перестала быть принцессой. Масако Сен хотела вручить Олегу Федоровичу «на память о пребывании в Японии» по шкатулке. В шкатулке для Евгения Васильевича лежало 50 золотых монет 16 века периода Эдо. В шкатулке для Олега Федоровича было 30 золотых монет… Но, стоявший тремя ступеньками ниже Евгения Васильевича и Олега Федоровича Константин Петрович, которого никто к принцессе не приглашал (Евгений Васильевич и Олег Федорович стаяли на две ступеньки ниже принцессы), перехватил шкатулки, посмотрел, что в них, а потом вернул даме, сопровождающей принцессу со словами на чистом японском языке, ловко избегая слов, типа судебно-медицинский эксперт, следователь прокуратуры, сказал примерно следующее: «すみませんが、ソ連の公務員は政府から月給と賞与をもらっています。褒賞も政府からもらっています。以上の理由により、姫様からの贈物を受け取ることは 禁止されています.»Принцесса не изменилась в лице и сказала, что тогда она дарит сувениры, от которых отказаться будет неприлично (да, так и сказала!), причем на английском языке… После этих слов дама тут же протянула Олегу Федоровичу и Евгению Васильевичу по механической зажигалке и по набору японских цветных авторучек, которые уже начали проникать в СССР и были очень модны. Каждая ручка содержала по 8 стержней всех цветов радуги. Евгений Васильевич подарил зажигалку своему отцу, который ее тут же разобрал и переделал по-своему. Василий Петрович коллекционировал зажигалки и электрические бритвы со времен ВОВ разных стран. У него в коллекции есть даже золотая зажигалка, подаренная Евгению Васильевичу мэром Парижа Жаком Шираком.

…Возвращались на одном из кораблей флотилии «Комэй-мару» втроем. Когда покидали судно в Николаевске-на-Амуре, японские моряки протягивали мешки с саке и виски отцу и Олегу Федоровичу. Константин Петрович перехватывал эти мешки и бросал их в воды Татарского пролива. Но зато он поделился с Евгением Васильевичем и Олегом Федоровичем стопками великолепных глянцевых журналов «Япония» на русском языке, которые были запрещены в СССР. В журналах причиной запрета был непременный вкладыш на пластмассе с изображением красивой японки в купальнике или даже в одних трусиках… Один из таких вкладышей путешествует с моим отцом по городам и весям нашей Родины. Сейчас он висит в туалете на даче в Завидово…

P.S. Работа Евгения Васильевича была на двадцать золотых монет эпохи Эдо оценена выше, чем работа Олега Федоровича, что не мало последнего раздражало.

В Николаевске-на-Амуре прокурор объявил благодарность Олегу Федоровичу и Евгению Васильевичу за проделанную работу. Благодарность была вписана в трудовые книжки. Их портреты на год вывесили на городскую Доску Почета, что стояла на улице Кантора, внизу которой находился горком КПСС. Под фотографиями было написано: лучшим лекторам горкома КПСС 1969 года.

P.P.S. Труп Хонго Ясуси был кремирован.

Спасибо, что Вы с нами!

Автор: Екатерина Самойлова

Источник: IQjournal.ru